|
|
В конце ноября ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ, стр. 13 Хемуль всю дорогу рассказывал про свою лодку.-- У меня есть одна странность, -- говорил он. -- Все, кто любит лодки, для меня ну просто родные. Взять, например, Муми-папу. В один прекрасный день он поднимает парус и уплывает. Вот так безо всяких, уплывает и все! Совершенно свободный! Иногда, знаешь, мне кажется, что мы с ним похожи. Правда, немножко, но все-таки похожи. Снусмумрик издал неопределенный звук. -- Да, в самом деле, -- спокойно продолжал хемуль, -- а ведь недаром его лодка называется "Приключение". В этом заключен большой смысл. Они расстались у палатки. -- Это было прекрасное утро, -- сказал хемуль. -- Спасибо, что ты меня слушал. Снусмумрик закрыл палатку. Оттого, что она была зеленая, каждому, кто находился в ней, казалось, что снаружи всегда светит солнце. Когда хемуль подошел к дому, уже наступил день и никто не знал, что хемулю подарило это утро. Филифьонка отворила окно, чтобы проветрить комнату. -- Доброе утро! -- закричал хемуль. -- Я спал в палатке! Я слышал ночные звуки! -- Какие звуки? -- спросила Филифьонка и закрепила крючком ставни. -- Ночные звуки, -- повторил хемуль. -- Я хочу сказать: звуки, которые раздаются по ночам. -- Вот оно что, -- сказала Филифьонка. Она не любила окна, они ненадежны -- ветер их то распахивает, то запахивает... В северной гостиной было холоднее, чем за окном. Она села перед зеркалом и стала снимать бигуди. Ее слегка знобило. Она думала о том, что окна у нее всегда выходят на север, даже в ее собственном доме. И все-то у нее идет шиворот-навыворот: волосы не высохли как следует (и немудрено в такую-то сырость!), кудряшки повисли как проволока, а ведь утренняя прическа -- такая важная вещь! Да еще Мюмла сюда явилась! В доме пахнет сыростью и запустением и повсюду лежит пыль. Комнаты нужно проветрить, устроить хороший сквозняк, нагреть побольше воды и сделать генеральную уборку... Но стоило только Филифьонке подумать про генеральную уборку, как голова у нее закружилась, к горлу подступила тошнота, и на одно страшное мгновение она повисла над пропастью. Она знала, что никогда больше не сможет заниматься уборкой. "Как же я стану жить, если не смогу ни убираться, ни готовить еду? -- подумала она. -- Ведь на свете нет больше никакого стОящего занятия". Она спустилась с лестницы очень осторожно. Все сидели на веранде и пили кофе. Филифьонка оглядела их. Она взглянула на помятую шляпу Онкельскрута, на нечесаную голову Мюмлы, на круглый затылок хемуля, слегка покрасневший от утреннего холода. Вот они сидят тут все вместе. И до чего же красивые волосы у Мюмлы! И вдруг Филифьонка почувствовала страшную усталость и подумала: "Они меня совсем не любят". Она вошла в гостиную и огляделась. Хемуль завел часы, постучал по барометру. Мебель стояла на своих местах, и все, что когда-либо происходило в этой гостиной, было чужое и непонятное и знать ее не хотело. Филифьонка вдруг бросилась в кухню за дровами. Она жарко натопит печь, согреет дом и всех, кто надумал поселиться в нем. -- Послушай, как там тебя зовут, -- закричал Онкельскрут, стоя у палатки. -- Я спас предка! Моего приятеля -- предка! Она забыла, что он живет в печке. Как только она могла! А теперь лежит на кровати и плачет. -- Кто? -- спросил Снусмумрик. -- Ясное дело, эта, с горжеткой! -- воскликнул Онкельскрут. -- Вот ужас-то! -- Она скоро успокоится, -- пробормотал Снусмумрик. -- Онкельскрут удивился. Он был очень разочарован. Он постучал палкой по земле и сказал про себя много нехороших слов, потом пошел к мосту. Там сидела Мюмла и расчесывала волосы. -- Ты видела, как я спас предка? -- строго спросил он. -- Еще секунда, и он бы сгорел. -- Но ведь он не сгорел, -- сказала Мюмла. -- Молодежь нынче ничего не понимает, вы какие-то бесчувственные. Вы, похоже, и не думаете восхищаться моим поступком, -- проворчал Онкельскрут и вытащил из воды сачок. Он был пустой. -- Рыба в реке водится только весной, -- сказала Мюмла. -- Это не река, а ручей. Мой ручей, и в нем полно рыбы. -- Послушай, Онкельскрут, -- спокойно возразила Мюмла, -- это и не река, и не ручей. Это речушка. Но раз семья муми-троллей называет ее рекой, значит, это река. Что ты все споришь о том, чего нет и никогда не было? -- Потому что так интереснее! А Мюмла все чесала и чесала свои волосы, и гребень шуршал, как волны по песчаному берегу, -- легко и равнодушно. Онкельскрут встал и сказал с большим достоинством: -- Если даже ты видишь, что это речушка, зачем говорить мне об этом? Что за кошмарные дети, зачем вы огорчаете меня? Мюмла очень удивилась и перестала причесываться. -- Ты мне нравишься, -- сказала она. -- Я вовсе не хотела тебя огорчить. -- Хорошо, -- обрадовался Онкельскрут, - но тогда перестань говорить о том, что есть на самом деле, и дай мне видеть все так, как мне приятно. -- Я постараюсь, -- обещала Мюмла. Онкельскрут был сильно взволновал. Он потопал к палатке и закричал: -- Эй ты там в палатке! Скажи: ручей это, река или речушка? Есть там рыба или нет? Когда ты, наконец, выйдешь оттуда и заинтересуешься хоть чем-нибудь? -- Сейчас, -- сердито ответил Снусмумрик. Он внимательно прислушался, но Онкельскрут больше ничего не сказал. "Надо идти к ним, -- подумал Снусмумрик. -- Неудобно. И зачем я только вернулся сюда, что у меня с ними общего, они ничего не понимают в музыке. -- Он перевернулся на спину, потом лег на живот, зарылся мордочкой в спальный мешок. Что бы он ни делал, они все равно являлись к нему в палатку, они все время были рядом -- беспокойные глаза хемуля, Филифьонка, плачущая на кровати, хомса, который все время молчал, уставясь в землю, разъяренный Онкельскрут.. Они были тут же, они засели у него в голове, и к тому же в палатке пахло хемулем. -- Надо выйти отсюда, -- подумал Снусмумрик, -- лучше быть с ними, чем думать о них. И как они не похожи на семью муми-троллей. С ними тоже было нелегко. Они были повсюду, они хотели все время разговаривать с ним. Но с ними можно было чувствовать себя как будто наедине с самим собой. "Как же это им удавалось? -- удивился Снусмумрик. -- Ведь я был с ними каждое лето и не замечал, что они давали мне возможность побыть одному". |
Партнерские программы |
|