|
|
|
|
В конце ноября ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ Филифьонка старалась не думать об удивительных существах, что жили в шкафу, и пыталась отвлечься, забыться за делами. Но по ночам она слышала слабые, еле различимые шорохи, а иногда слышалось, как кто-то нетерпеливо скребется по плинтусу. А однажды у ее изголовья тикали часы, предвещавшие смерть. Самый приятный момент за целый день наступал для нее, когда она ударяла в гонг, созывая всех к столу, и когда выставляла в темноте на крыльцо помойное ведро. Снусмумрик играл почти каждый вечер, и Филифьонка хорошо запомнила все его мелодии. Однако она насвистывала их, лишь когда была уверена, что ее никто не слышит. Однажды вечером Филифьонка сидела на кровати и думала, какой бы ей найти предлог, чтобы не ложиться спать. -- Ты спишь? -- спросила Мюмла за дверью и, не дожидаясь ответа, вошла в комнату. -- Мне нужна дождевая вода, вымыть голову, -- сказала она. -- Еще чего! -- ответила Филифьонка. -- По-моему, речной водой мыть ничуть не хуже. Возьми из среднего ведра. А это вода из источника. Выполощешь дождевой. Да не лей на пол. -- Я вижу, ты пришла в себя, -- заметила Мюмла, ставя воду на огонь. -- Между прочим, такая ты намного симпатичнее. Я явлюсь на праздник с распущенными волосами. -- На какой это праздник? -- резко спросила Филифьонка. -- В честь Онкельскрута, -- ответила Мюмла. -- Разве ты не знаешь, что мы завтра устроим праздник в кухне? -- Вот оно что! Это для меня новость! -- воскликнула Филифьонка. -- Спасибо, что сказала! Стало быть, праздник, который устраивают, оказавшись вместе, отрезанные от мира, сметенные ветром жизни в один стог. А в самый разгар праздника гаснет свет, и когда его зажигают снова, видят, что в доме одним гостем меньше... Мюмла с любопытством уставилась на Филифьонку. -- Иногда ты меня удивляешь. Недурно сказано. А потом исчезают один за другим, и под конец остается лишь один кот, что сидит и умывает лапой рот на их могиле! Филифьонка вздрогнула: -- Вода, должно быть, уже согрелась. А кота у нас нет. -- Его нетрудно раздобыть, -- сказала, ухмыльнувшись, Мюмла. -- Стоит только пофантазировать немного, и будет тебе кот. -- Она сняла кастрюлю с огня и открыла дверь локтем. -- Спокойной ночи, -- сказала она, -- и не забудь уложить волосы. Хемуль сказал, что ты сумеешь украсить кухню, что у тебя артистический вкус. -- Тут Мюмла ушла, проворно закрыв дверь ногой. Сердце Филифьонки сильно стучало. У нее хороший вкус, хемуль сказал, что у нее артистический вкус. Какое прекрасное слово! Она повторила его много раз про себя. Филифьонка взяла керосиновую лампу и отправилась в ночной тишине искать украшения в стенном шкафу над маминым гардеробом. Картонки с бумажными фонариками и лентами стояли на своем обычном месте на самом верху, в правом углу. Они были нагромождены одна на другую и закапаны стеарином. Пасхальные украшения, старые поздравительные открытки "С днем рождения!". На них сохранились надписи: "Моему любимому папе", "Дорогой Хемуль, поздравляю тебя с днем рождения", "Мы крепко любим свою дорогую крошку Мю", "Сердечно желаем тебе, Гафса, успехов в жизни". Видно, Гафсу они не так сильно любили, как Мю. А вот и бумажные гирлянды. Филифьонка снесла их вниз в кухню и разложила на столике для мытья посуды. Она смочила волосы, накрутила их на бигуди. При этом она все время насвистывала один мотив, очень точно и правильно, о чем сама не подозревала. Хомса Тофт слышал, как они говорили о празднике, который хемуль называл вечеринкой. Он знал, что каждый должен будет выступить, и догадывался, что на вечеринке нужно быть общительным и приятным для всей компании. Он себя приятным не считал и хотел одного -- чтобы его оставили в покое. Он пытался понять, отчего так разозлился тогда за воскресным обедом. Тофта пугало, что в нем жил какой-то совсем другой хомса, вовсе ему незнакомый, который может в один прекрасный день снова появиться и осрамить его перед всеми. После того воскресенья хемуль один строил свой дом на дереве. Он больше не кричал на хомсу. И обоим им было неловко. "Как это я мог так сильно разозлиться на него? -- рассуждал Тофт. -- Злиться было вовсе не за что. Ведь раньше я ничего подобного за собой не замечал. А тут злость поднялась во мне до краев и обрушилась водопадом. А ведь я всегда был таким добрым". И добрый хомса отправился к реке за водой. Он наполнил ведро и поставил его у палатки. В палатке сидел Снусмумрик и мастерил деревянную ложку, а может, и ничего не делал, просто молчал с умным видом. Все, что Снусмумрик делал и говорил, казалось умным и рассудительным. Наедине с собой Тофт признавал, что ему не всегда понятно сказанное Снусмумриком, но идти к нему и спрашивать о чем-нибудь не решался. Ведь Снусмумрик иной раз вовсе не отвечает на вопрос, знай, говорит себе про чай да про погоду. А то прикусит трубку и издаст неприятный неопределенный звук, и тебе начинает казаться, что ты сморозил какую-нибудь глупость. "Не пойму, почему это они им восхищаются, -- думал хомса, направляясь в сад. -- Конечно, то, что он курит трубку, выглядит внушительно. А может, на них производит впечатление, что он уходит, не говоря ни слова, и запирается в своей палатке. Но я ведь тоже ухожу и запираюсь, а это ни на кого не производит впечатления. Видно потому, что я такой маленький. -- Хомса долго бродил по саду в раздумьях. -- Мне не нужны друзья, которые приветливы, хотя им нет до тебя дела, и они просто боятся выглядеть нелюбезными. И трусливые друзья мне не нужны. Я хочу быть с тем, кто никогда ничего не боится, с тем, кто бы меня любил, я хочу, чтобы у меня была мама!" |
Партнерские программы |
|
|
|
